К Господу за чудом

Ласковое утреннее солнышко пробилось сквозь густую листву молодого клена, проникло сквозь запыленное стекло в «братскую» и замельтешило по полу суетным зайчиком. Наир протиснулся между братьями на свое законное место и с тоской глянул на это трепетное проявление зарождающегося субботнего дня. Он окинул взглядом просторное помещение и устало вздохнул. Вокруг царила обычная атмосфера делового непринужденного гвалта предшествующая каждому братскому общению. Теперь, пока не начнется само служение, в воздухе будет висеть беспечная не назойливая болтовня пресыщенного Божьими благословениями братства.
Наир хмуро присмотрелся к циферблату, и, обнаружив, что до служения еще добрых четыре минуты, недовольно постучал по стеклу, явно желая поторопить время.
На мрачный вид третьего пресвитера ни кто не обратил внимания, потому что это было его обычное «амплуа», - как частенько подшучивали над ним молодые братья, но не вслух, а потихоньку, между собой. На деле же, все без исключения понимали, почему брат Наир всегда в подавленном настроении, и никто не ставил ему этого в упрек. Более того, все сострадали его горю, но состраданием человеческим, мимолетным, которое гаснет и тускнеет тут же, как только меняется темя разговора.
Его печальная история длилась уже почти двенадцать лет. Ровно столько лет назад его возлюбленная, но неспособная к деторождению жена, после стольких лет безрезультатного лечения, тяжкого ожидания и «не услышанных» молитв, забеременела. Она прекрасно выносила дитя и на склоне лет благополучно родила девочку. Это было самое прекрасное время, когда они наконец смогли глотнуть хоть немного счастья, которое большинству людей достается как событие само собой разумеющееся.
Но счастье их было не долгим, очень скоро обнаружилось, что их красавица дочь неизлечимо больна раком крови. «Такое случается у познеродящих женщин», - попытались утешить их врачи. «На все Божья Воля!» - вошли в положение братья. «Я не переживу ее смерти!» - констатировала жена. «Почему, Боже…?» - молился он.
Что пережил Наир за эти двенадцать лет передать не представляется возможным, потому что даже бумага не выдержит такого безутешного и глубокого горя. Скажем только, что его половина с тех самых пор уже больше не улыбалась своей очаровательной улыбкой, постарела лет на сорок, побелела как лунь, а он помрачнел, стал крайне неразговорчив и сентиментален. Иногда люди потихоньку посмеивались над тем, как «близко» стояла слеза у этого крупного и на вид очень мужественного мужчины. Стоило рассказать в собрании душещипательный стишок или спеть песню с серьезным и глубоким смыслом, как по его щекам уже ручьями текли слезы.
Все что можно было сделать, делалось, но врачи только разводили бессильно руками, и всякий раз после безрезультатного лечения напоминали родителям, что они, дескать, предупреждали их, что надежды нет.
Последнее время девочке становилось все хуже, так что она уже не вставала с пастели, а накануне у нее поднялась высокая температура. Врач, что все эти годы занимался ее лечением приехал и, осмотрев ее, сказал, что это конец. Ее даже в стационар не забрали, потому что медикам было ясно, болезнь перешла в завершающую стадию, и больше сделать уже ни чего нельзя.
После бессонной ночи у изголовья своей девочки, чтобы не лишиться рассудка рядом с умирающим ребенком, Наир решил сходить на братское общение, ни даст ли ему Господь немножко отвлечься и передохнуть перед самым тяжелым испытанием в его жизни.
Ни кто из братьев, конечно же, ни чего о происходящем не знал, и поэтому жизнь церкви шла своим чередом. Как положено собрание начали с молитвы, а затем приступили к обсуждению насущных тем.
Наир слушал братские рассуждения, и ни что не могло оторвать его от мрачных мыслей, а предвкушение неминуемой трагедии давило сердце невыносимым грузом. О чем бы ни заходила речь, все казалось ему пустым и бессмысленным на фоне его жизненной ситуации, и вдруг…
«…Да разве не ясно, это же шарлатан первой гильдии! Он сначала читает «Нагорную проповедь», а потом начинает исцелять направо и налево!» - Услышал он и его внимание обратилось к говорящему.
Старший пресвитер отчаянно постучал ладонью по потертой обложке своей Библии: «Кому еще в наш просвещенный век не понятно, что одно с другим несовместимо!»
«Это точно, - подхватил дьякон Мизан – если бы Бог не оставил нам Свое Слово, то нужда в исцелениях не пропала бы, но всем известно, что с утверждением канона исцеления прекратились».
«А к какому братству принадлежит этот еретик?»
«Кажется пятидесятник…» - пренебрежительно кинул кто-то.
Наир почувствовал какую-то тяжесть в голове и что-то в окружающей обстановке переменилось. Что-то едва уловимое, толи одежда братьев, толи детали интерьера, но тема была настолько насущна, что он решил не отвлекаться на детали. Больше всего его задело замечание, что нужда в исцелениях отпала. Странно, почему такая обычная, вполне «библейская» мысль сегодня приносит ему столько боли. Может быть это потому что ему сегодня не достаточно Слова Божьего для утешения личного горя. Мысль о том, что он встретит свое дитя в вечности, почему-то сегодня успокаивала совершенно незначительно. Может быть он как раз тот человек, который сегодня нуждается в чуде?
Но рассуждение продолжалось:
«От подобных возмутителей только одни неприятности!»
«Братья, вы не представляете сколько народа приходило вчера послушать его слово и исцелиться. Даже из наших…» - Это был совсем молодой и неопытный брат. Его тут же наградили несколькими испепеляющими взглядами.
«Ты еще скажи, что кто-то действительно исцелился!»
«Вообще-то я наблюдал издалека, но как мне показалось – многие» - Смущенно ответил тот.
Кто-то безнадежно махнул рукой в его сторону: «Братья, давайте не будем отвлекаться, некоторые всю жизнь колеблются всяким ветром учений. Что будем делать?»
«Говорят, что он вчера отправился из наших мест, может он нескоро вернется, когда его шарлатанство уже раскроется, и тогда не нужно будет принимать ни каких дополнительных мер. Люди сами больше не пойдут за ним».
«А если он вернется раньше?»
«Если вернется, придется обратиться к властям, чтобы они прекратили беспорядки, нельзя допустить, чтобы добропорядочные граждане подвергались столь откровенному обману».
И в этот момент, Наиру вдруг стало плохо, и он, пошатываясь, вышел на свежий воздух. Необыкновенно яркое солнце обожгло ему лицо горячим прикосновением. Щурясь и превозмогая резь в глазах, он удивленно осмотрелся по сторонам. Все вокруг выглядело довольно странно: узкая восточная улочка, покосившиеся саманные домики с плоскими размытыми дождями крышами, привязанный осел, песок под ногами и даже сама его одежда – яркий разноцветный халат до самой земли из какой-то тяжелой необычной ткани. Все было чужим, и в то же время казалось родным, давно забытым.
За его спиной все еще раздавались возбужденные голоса братьев, когда он неуверенно двинулся по неизвестной улице неизвестного города, но в известном направлении. Неясно откуда, но он точно знал, что приближается к дому. Так же было непонятным и то, что он совершенно не был напуган этим загадочным стечением обстоятельств, но как близкий к помешательству человек, принимал все как есть, не задавая себе лишних обременительных вопросов.
С каждым шагом он двигается все увереннее и решительнее, ноги, кажется, сами знают дорогу. Немногочисленные прохожие, в основном люди бедные и незнатные, с почтением кланяются ему, тогда как он их совершенно не узнаёт, и в замешательстве едва успевает им отвечать судорожными кивками.
Одна беспокойная мысль гонит его вперед: «Только бы успеть еще раз взглянуть на нее, еще раз услышать ее тихий голос, еще раз прижать к себе ее теплую руку…» Во двор своего роскошного особняка он врывается настолько стремительно, что напуганная челядь, при виде хозяина в таком необычном состоянии, брызнула по углам. Лестница наверх, кедровые двери, прохлада комнаты успокаивающе прижимается к его разгоряченным щекам. У дальней стены, в тени, в леденящей душу тишине, на невысоком возвышении – его единственная дочь. Ее положение, по-особенному сложенные руки, мертвенная бледность и роскошное белое покрывало вселяют в его сердце леденящий ужас. Рядом в траурном одеянии его возлюбленная жена. Он не видит ее лица, она слишком низко склонилась над дочерью, но в этот момент он чувствует ее внутреннее состояние, и горе железными тисками сковывает горло.
В отчаянном исступлении бросился Наир к недвижимой дочери и прижал к губам холодные детские пальчики, на восковом лице девочки не дрогнула ни одна жилка.
«Нет!!! Я не верю!» – отчаянно крикнул он и окинул темную комнату умоляющим взглядом затуманенных слезами глаз. – «Она не умрет. Еще не все потеряно. Есть что-то еще, чего мы еще не сделали. У Бога не бывает безвыходных ситуаций». – Иступлено скороговоркой зашептал он, поправляя сбившееся покрывало. Мысли одна безумнее другой врывались в его разгоряченный разум, вселяя отчаяние и панику.
С улицы донеслись возбужденные голоса. Среди незнакомых слов и выражений он вдруг отчетливо услышал слово Иисус. «ДА! – встрепенулся он – вот Кто может помочь!» Прежде чем выскочить из комнаты он успел заметить насмерть перепуганную жену у дверей, но времени объяснять небыло.
Он выскочил в палящий день и помчался по незнакомым улицам, туда, куда устремлялись люди. Всюду звучало Его Имя, но Наир не останавливался, чтобы выяснить направление. Отцовское горе безошибочно направляло его к Синагоге. Откуда в этот момент выходил с учениками так всеми долгожданный Мессия. У самых ступеней здания Наир упал к ногам неизвестного человека и, поднимаясь, встретился с Ним взглядом. Это был Тот, Кто ему был нужен. Забывая свои убеждения, он взмолился: «Иисус, моя дочь умирает…!»
Толпа вокруг шумит, напирает, желает отвлечь Христа от его горя. Наир видит бесконечное море людей, которым тоже что-то нужно от Иисуса. Каковы же его шансы быть услышанным среди этого хаоса? Но вот Христос опять обратил на него взор, нельзя терять ни секунды. «Но если Ты придешь и возложишь не нее руку Свою, то выздоровеет!» - Умоляет Наир.
Иисус, не говоря ни слова, медленно двинулся в том направлении, куда указывал Ему трясущейся рукой начальник синагоги. Сложно было сказать, услышал ли Мессия мольбы несчастного, или просто Ему было по пути, но Он стал приближаться к дому Наира. С каждым Его новым шагом безумная надежда человека крепла и превращалась в веру.
Но вот Иисус останавливается и начинает спрашивать, кто прикоснулся к нему. Он ведет себя так, словно забыл про Наира. Кто же отвлек его? Кто же этот негодяй? Между тем Его ученики удивлены. В этой теснящей Иисуса толпе вопрос Его звучит довольно странно.
Все проплывает пред Наиром как в тумане. От переживаний и напряжения голова не соображает. Он уже не может толком понять, что происходит. В какой-то момент ему показалось, что он и сам сейчас позабудет про свою умирающую дочь, про то, зачем он пришел к Иисусу… А эта шумная, оголтелая толпа волнуется и неистовствует как бурное море…
О, нет! Только не это! Неужели это она?! Эта грязная оборванная нищенка, что упала сейчас перед Ним и есть та, которая отвлекла Христа на Его пути в дом начальника синагоги? Почему же Он отвлекается на «таких» людей, в то время как его дочь вот-вот умрет?!
Вдруг рядом оказался слуга-придверник из его дома. Наир с трудом узнал его и недовольно отмахнулся от назойливого раба, когда тот попытался ему что-то сказать. Но слуга почему-то не собирался уходить, он продолжал что-то выкрикивать своему хозяину, и постепенно смысл его слов стал доходить до Наира. «Дочь твоя умерла, что еще утруждаешь учителя?» - пытался сказать ему раб.
Эта жестокая правда тяжелым камнем упала во внутренность человека и моментально подавила все его сопротивление. Страшная реальность жизни, с которой не желало соглашаться любящее отцовское сердце, раздавила его отчаянную надежду, и он, наконец-то осознал, что все его усилия были продиктованы не здравым смыслом, а лишь отчаянием.
В этот момент он взглянул на Иисуса другими глазами. Тот все еще не закончил Своего общения с этой счастливой нищенкой, и Наир вдруг понял, что этот Человек ни чем ему не поможет. Одно дело изгонять бесов, исцелять больных, но вернуть к жизни умершего человека по силам только Богу.
Прежнее тихое горе возвращалось на место лихорадочного возбуждения. Еще мгновение и Наир обреченно поплетется домой. Но этому не суждено было случиться. Начальник синагоги недооценил судьбоносности этого момента. Он впервые в жизни повстречал Христа, а подобные встречи не проходят для человека бесследно.
Иисус оставил нищенку и устремил на него Свой взгляд. Их глаза встретились. И Наир вдруг понял, что Ему видно не только его внешнее, но и внутреннее смятение. Он ощутил, как Иисус опечалился увидев его неверие, разочарование, апатию, и от этого начальнику почему-то стало невыразимо стыдно и больно.
«Не бойся, только веруй», - заговорил с ним Христос, и от этих нескольких слов сердце затрепетало новой, неведомой ему ранее уверенностью, что Бог каким-то образом оказался рядом, а значит все возможно.
Опять как во сне они двинулись по жарким улицам. Наир смутно осознавал происходящее: как они поднялись в верхнюю горницу, как выгоняли плакальщиц, как те смеялись над ними, и только два слова произнесенные Христом запечатлелись четко в его мозгу. «Талифа куми!» - Сказал Он, и поднял за руку его ожившую дочь. «Накормите ее». – сказал Он изумленной матери, «И ни кому не сказывайте о том!» - добавил…
Наир очнулся. Братская комната, он на обычном своем месте, и собрание еще не закончилось. Сколько же он был в забытьи? Братья еще о чем-то рассуждали, но он уже не мог тут оставаться. С неуклюжей поспешностью он поднялся на затекшие ноги и, оттолкнув в сторону тяжелый дубовый стол, ринулся к выходу. Рассуждения за его спиной тут же стихли, но он не обратил на это внимания. Он сейчас спешил домой. Наир знал, что произошло нечто невероятное. У самых ворот он увидел группу людей. Жена, заметив его издалека, бросилась ему навстречу. Она бросилась ему на грудь со слезами и радостью.
- Ты не поверишь, дорогой! Наша дочь, она умерла, но потом ожила…
Она говорила и говорила, но Наир почти не слышал ее. Он даже не удивился, потому что его удивление осталось там, в древней Палестине, в комнате воскресшей дочери Иаира. Он жаждал только одного – обнять свое здоровое дитя и возблагодарить Господа за Его Чудо!

К Господу за чудомПроза

К Господу за чудом
Проза